После прошлой серии, которая почти на весь час увела нас от лондонских событий в болота, я заметил, как медленно в «Ужасах за пенни» двигается сюжет. Внимание к персонажам — одна из лучших сторон сериала, и это было понятно еще в первом сезоне. Но, как и в первом сезоне, если начать в какой-то момент вспоминать предшествующий сюжет, окажется, что его как-то немного и разваливается он на отдельные сцены. Пока смотришь — наполненность отдельных сцен и сила актерской игры захватывают внимание, но мысленный расчёт «как мы дошли до жизни такой» показывает, что с историей не всё так гладко.
Может быть, увеличение хронометража на две серии не пошло сериалу на пользу? Середину сезона сценаристы намеренно затянули, а теперь за три серии быстро обрубят все сюжетные хвосты, чтобы успеть вовремя. Ведь в первом сезоне они именно так и поступили. Фабулы-то в семи сериях было совсем немного, с Джона Логана станется разобраться с ней за час и посвятить остаток времени побочным линиям.
После таких мыслей я от новой серии ничего хорошего не ждал. Казалось, что в восьмой они еще будут тянуть время: возиться с головоломкой, удивляться странному поведению Малькольма, вести разговоры о жизни и любви.
Я опять просчитался — и к лучшему. Будто предугадав мою усталость, сериал вспомнил про все обязательства, данные зрителям, и помчался повышать ставки, тормошить второстепенные сюжеты и давать ответы (не всегда желанные).
Для этого потребовалось на всю серию забыть о Ванессе и Итане и ни разу не показать их в кадре. Но сериал от этого волшебным образом не потерял привлекательности.
Что же произошло?
Джентельмен и закон
В историях о мистическом и невероятном часто одна из самых интересных и при этом избегаемых авторами тем — то, как действия героев выглядят со стороны. Обычно такой ракурс — привилегия «деконструкций», особых произведений, занятых только этим. Но лучшие истории носят и деконструкцию, и реконструкцию в себе.
В восьмую серию входит инспектор Раск и за несколько минут экранного времени меняет наше восприятие происходящего. Он обращает внимание на множество деталей (как из второго сезона, так и из первого), которые вполне понятны нам, видевшим каждый шаг героев, но для стороннего наблюдателя загадочны. Помните, как Малькольм приходил в Скотланд-Ярд в надежде узнать что-то о вампирах и говорил: «Не ищите человека, ищите чудовище»? В итоге, когда Раск видит новую металлическую дверь в доме Малькольма, он предполагает, что это дверь для защиты от чудовища. А ружья в гостиной только подтверждают его догадку.
А похороны Мины, оставшиеся за кадром? Вряд ли никто бы не заметил, что она была убита пулей. Выясняется, что Малькольм похоронил дочь практически тайком, чтобы избежать объяснений с полицией — и, что вполне логично, поступать так противозаконно. Даже огромный дом, за которым следит лишь один слуга, вызывает подозрения у инспектора.
Но пока инспектор Раск ловит только Итана Чандлера, в частности за преступления, к которым тот непричастен. И о знакомстве сэра Малькольма и Итана ему неизвестно. А Малькольм Мюррей — влиятельный человек, и без ордера к нему не подступишься. Поэтому Раск уходит ни с чем.
Всё время встречи с ним Малькольм ведёт себя, «как раньше», — он серьёзен, просчитывает ситуацию на ход вперёд. Такой сэр Малькольм совсем не похож на влюблённого (заколдованного) идиота, каким мы видели его серию назад. Что же произошло? Перед приходом инспектора Малькольм рассматривал старые семейные фотографии.
Викторианский рассудок против древних чар
Между тем, поскольку Ванесса покинула город, а мистер Лайл не сообщает ничего полезного, Эвелин Пул переходит в наступление. Она насылает на Малькольма новые чары и не то вселяет в него дьявола, не то просто заставляет напасть на товарищей. Этот её маневр не вполне понятен — вообще в действиях ведьм, если отступить на пару шагов и осмотреть картину целиком, много загадочного. Но магия всё-таки неточная наука, и она вполне может не подчиняться до конца даже мадам Кали. Не зря же Геката считает, что её мать теряет хватку.
Так вот, Эвелин вынимает из куклы Малькольма сердце и шепчет над ним, отчего Малькольм теряет разум и швыряет в остальных членов «Лиги сериальных джентельменов» столом. Сембене тут же реагирует, хватает господина и, чтобы тот «вспомнил себя», заталкивает его в ранее запертый бальный зал.
Да, мы наконец узнали, что находится за дверью, ведущей из холла дома на Грэндэйдж-плейс налево.
Бальный зал никто не навещал, видимо, с тех пор, как жена уехала от Малькольма в провинциальный дом. Там густая пыль на полу и пустота. Но перед глазами Малькольма встают прежние балы, проходившие здесь, и к нему возвращаются призраки его жены и детей.
Это одна из самых красивых сцен сезона — и «кровавому балу» она уступает только незначительно. Счастливый Малькольм видит на балу белые вальсирующие призраки прошлого — и одновременно он же, одетый в черное, кружится по пустому залу, оставляя следы в пыли. За сердце Малькольма идёт борьба между прежней любовью, оставшейся в памяти, и новой любовью, наведённой колдовством. Побеждает викторианский рассудок — Малькольм берёт себя в руки, вспоминает, кто он такой, и усилием воли разрывает чары.
Выглядит это, конечно, таким же жульничеством сценаристов, как «грехопадение» Ванессы в прошлой серии. Но в викторианской литературе есть немало героев, которые силой своего рассудка побеждают магию, кроме того, описанным выше сценам предшествует прекрасный, очень выразительный разговор Виктора и Малькольма о любви. Помните, как Виктор сравнивал любовь с существом, стремящимся освободиться? Малькольм сравнивает любовь с джунглями, в которых каждый блуждает в одиночку. В той сцене говорится еще немало вещей, напрямую раскрывающих персонажей; несмотря на необходимость изображать викторианскую сдержанность, сериал не может оставлять чувства героев на подтексте и заставляет всех говорить о них.
Stiff upper lip — the original «poker face»
Сдержанных речей и непроницаемых лиц в этот раз было более чем достаточно. Мистер Лайл, фактически переметнувшийся на сторону героев, не раскололся перед Эвелин, Малькольм — перед инспектором.
А Лили, вернувшаяся в дом Франкенштейна только утром, с абсолютно честным лицом соглала о том, где была и что делала. А потом так же, как обычно, обняла Виктора и собралась приготовить завтрак. Это чтобы вы не подумали, что она только начала вести себя иначе — возможно, она изменилась уже давно (если не с самого начала) и просто мастерски это скрывала.
Ещё одним непроницаемым лицом — а к Лили мы вернёмся позже — обладает Дориан Грей. Ухаживания за Лили приблизили его к основному сюжету, и он больше не кажется совершенно посторонним сериалу персонажем. Но что же Анжелика, которая живёт в его доме? Увы, Анжелика не скрывает ещё какого-то тёмного секрета (как предполагали многие, в том числе я) и не Орландо (как предполагали лучшие из нас, то есть не я). Анжелика просто любит Дориана, но он уже потерял к ней интерес, хотя по лицу этого не видно. И участь её понятна.
Оставшись одна в доме Грея, Анжелика находит скрытую дверь в стене и видит Портрет. Дориан возвращается, — потому что викторианский роман требует, чтобы он вернулся именно в этот момент, — и дальше нас ждёт стандартная, но оттого не менее эффектная сериальная «обманка». Вошедший в дом Дориан видит открытую дверь в стене и стаскивает с шеи шарф. Камера замирает на шелковом шарфе в опущенной руке, чтобы мы подумали, что сейчас случится трагедия. Но дальше Дориан появляется рядом с Анжеликой с двумя бокалами шампанского — и мы вздыхаем с облегчением. Он спрашивает Анжелику, способна ли она принять его таким, какой он есть, и та отвечает: «Да». В этот момент лицо её почти так же непроницаемо, как его — оно выражает любовь, но скрывает страх.
И конечно, шампанское отравлено. Анжелика падает, и Дориан смотрит на неё с тем же непроницаемым выражением лица.
Портит всё в этой линии решение авторов наконец показать нам портрет. Он, безусловно, эффектен. И рядовые американские зрители, вероятно, извелись бы, если бы авторы еще сезон протянули, не показывая Портрет Дориана Грея. Но Портрет — это неразрешимая для всех экранизаций задача. Никакое изображение не сможет сравниться по силе с тем, что мы представляем о нём. Никогда Портрет не выходит достаточно страшным и отвратительным — а в кино старались не последние люди, между прочим! Показанный нам в сериале портрет хорош. Даже очень хорош — он, в числе прочего, нестандартен. Но он всё равно уступает нашему воображению.
Анжелику же жаль. Как жаль и сюжетную линию, которая оборвалась фактически ничем. Анжелика многим рисковала с того момента, когда подошла знакомиться с Дорианом — и рисковала только больше, выходя с ним в свет, а потом соглашаясь на бал. Дориан же запер её в своей сюжетной линии, откуда не было выхода, кроме как через тайную дверь. Притом наверняка он рассчитывал, что Анжелика найдёт этот тайный ход. Это ведь вполне в духе Уайлда — секреты существуют только для того, чтобы их раскрывали.
В каждом канате есть красная нить
Фабулой в сериале дело не ограничивается. На экране творится такое, что при пересказе событий передать совершенно невозможно.
Все, решительно все персонажи в этот раз произносили длинные театральные монологи, возвращаясь к одним и тем же темам. Они говорили о любви — и каждый видел её разной. Они говорили о зле и эротической власти женщин; и часто, ровно в рамках викторианского восприятия, считали её одним и тем же. В конечном счете же все рассуждали о том, за какие части материального мира они цепляются, чтобы сохранить собственную личность. Виктор всю жизнь разгадывал загадки. Мистер Лайл пытался удержать ускользающую молодость. У Малькольма были его открытия и семья. Теперь каждый из них этого лишен.
В «Ужасах за пенни» всё со всем перекликается. Лайл, уверяя Эвелин в своей верности, говорит ей: «Я ваше творение». А одно из творений Виктора Франкенштейна, Лили, называет Джона Клэра «мой брат», прежде чем поцеловать его. Позже Эвелин, говоря с Малькольмом, намекает на его влечение к Ванессе — влечение по сути своей инцестуальное. Или вот отражения — разбитое зеркало, в котором отражается Лили, множество зеркал в тайном коридоре Дориана, трескающееся в момент разрушения чар карманное зеркало Эвелин. Кстати, Дориан и Эвелин — тот, кто обладает вечной молодостью, и та, кто совершает ради вечной молодости страшные поступки. Добавьте к ним Лайла, который говорит, что отчаялся вернуть себе молодость, Малькольма, который под чарами Эвелин сообщает, что снова чувствует себя молодым, и Гекату, которая напоминает Лайлу, что моложе матери, а значит, за ней будущее. Пожалуй, только Сембене не встраивается ни в какие узоры лейтмотивов — но от него по-прежнему требуется по одному решительному поступку в серию.
Мой ласковый и нежный зверь
Больше всего, конечно, нас с прошлой недели интересует Лили. В первой сцене новой серии она, уходя из чужого дома, рассыпает карточный домик, и это признак того, что ожидание закончилось и теперь Лили будет рушить.
Еще бы ей не рушить — всю «новую» сознательную жизнь она провела, загоняемая в угол ожиданиями двух маньяков. То есть даже если бы Лили просто взбунтовалась, мы бы её поняли и аплодировали ей.
Но оказалось куда серьёзнее. Лили, оказывается, вспомнила всё, что касается Броны Крофт. Она смогла посмотреть на мир другими глазами и решила, что мир ей очень не нравится. Первый тревожный звоночек в этой серии звучит, когда мы замечаем, что Лили начинает называть Виктора «дружок» и только так. Потом ещё один — когда она врёт. И, наконец, кульминация. Лили оказывается наедине с Калибаном, и едва только тот требует от неё чего-то (он совершенно потерял равновесие, насмотревшись на свидания Лили с Дорианом Греем), как хрупкая барышня швыряет Монстра в стеллаж. А дальше она, полностью подчинив его внимание себе, читает самый сильный в сериале монолог. И Билли Пайпер тут просто гипнотизирует. Пересказывать картину мира, как её видит Лили/Брона, бессмысленно — это нужно слушать. Лили угрожает Калибану смертью, признаётся ему в любви, хочет отомстить всему миру и найти новый смысл жизни — всё это почти одновременно. Пропадают её хрупкость и страх — теперь мы видим, как боится Калибан.
Англоязычные комментаторы уже предрекают, что чудовища Франкенштейна будут «главгадами» третьего сезона. Как по мне, так надо отпустить Рори Киннеара в другие роли — пусть Лондон терроризирует одна Лили.
С маузером против ведьм
Но вернёмся к центральной линии. Сбросив с себя оковы магической любви, сэр Малькольм заряжает пистолет и отправляется в особняк мисс Пул. А что тут думать, всё же понятно.
Прекрасно тут то, что сама Эвелин, понимая, что произошло, тут же включает новые события в свой «план Б». Хорошие злодеи в историях — это ведь не просто те, у кого есть мотивация. Это те, кто думает наперёд и не перестает действовать, когда разрушается их первоначальный замысел.
Эвелин дожидается Малькольма в особняке и берёт его в плен. Теперь она будет ловить Ванессу «на живца» — ведь никто больше не сможет даже попытаться освободить сэра Мюррея. А пока ей нужно задержать Малькольма в доме, ведьма делает по сути то же, что перед этим сделал Сембене, чтобы вернуть господину рассудок. Она запирает Малькольма в пустой комнате и оставляет его наедине с воспоминаниями. Это снова жена, сын и дочь — но на этот раз Малькольм видит их в гробах. В конце серии они открывают глаза и поднимаются.
Нет ничего ближе к сцене из викторианского романа, чем джентльмен, запертый в старинном особняке наедине с мертвецами.
s2e1 — Fresh Hell
s2e2 — Verbis Diablo
s2e3 — The Nightcomers
s2e4 — Evil Spirits in Heavenly Places
s2e5 — Above the Vaulted Sky
s2e6 — Glorious Horrors
s2e7 — Little Scorpion
s2e8 — Memento Mori
s2e9 — And Hell Itself My Only Foe
s2e10 — And They Were Enemies
Так и быть, расщедрюсь на фунт!
Из серии в серию радуюсь тому, как собранно действуют герои, когда нужно. Вот они только что произносили проникновенные монологи — а вот время возиться над загадкой дьявольского языка, и все они напряжены, серьёзны и погружены в дело. Это, конечно, не такой уж плюс — только лишняя демонстрация того, что в сериале все сцены хорошо смотрятся по отдельности и не всегда осмысленно выглядят вместе, — но очень здорово выглядит, как Франкенштейн, Мюррей и Лайл забывают про душевные страдания, когда есть кое-что поважнее.
Это что, не стоит пенни?
То ли чтобы не коробить зрителя, то ли для экономии времени и денег с каждой новой серией гримеры рисуют шрамы Лили и Калибана всё менее явно. В восьмой серии Лили и вовсе ходит в декольтированном платье, где её шрамы были бы явно заметны — и их просто нет. А Джон Клэр без шрама на лице практически не выглядит уродом, которым его считают и посторонние люди, и он сам. Теряется эффект, что ни говори.
